Неточные совпадения
Как быть! кисейный рукав слабая защита, и электрическая
искра пробежала из моей руки в ее руку; все почти
страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая, что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют, располагают ее сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает дело.
— Ах, если б можно было написать про вас, мужчин, все, что я знаю, — говорила она, щелкая вальцами, и в ее глазах вспыхивали зеленоватые
искры. Бойкая, настроенная всегда оживленно, окутав свое тело подростка в яркий китайский шелк, она, мягким шариком, бесшумно каталась из комнаты в комнату, напевая французские песенки, переставляя с места на место медные и бронзовые позолоченные вещи, и стрекотала, как сорока, —
страсть к блестящему у нее была тоже сорочья, да и сама она вся пестро блестела.
— И здесь
искра есть! — сказал Кирилов, указывая на глаза, на губы, на высокий белый лоб. — Это превосходно, это… Я не знаю подлинника, а вижу, что здесь есть правда. Это стоит высокой картины и высокого сюжета. А вы дали эти глаза, эту
страсть, теплоту какой-нибудь вертушке, кукле, кокетке!
— Шикарный немец, — говорил поживший в городе и читавший романы извозчик. Он сидел, повернувшись вполуоборот к седоку, то снизу, то сверху перехватывая длинное кнутовище, и, очевидно, щеголял своим образованием, — тройку завел соловых, выедет с своей хозяйкой — так куда годишься! — продолжал он. — Зимой, на Рождестве, елка была в большом доме, я гостей возил тоже; с еклектрической
искрой. В губернии такой не увидишь! Награбил денег —
страсть! Чего ему: вся его власть. Сказывают, хорошее имение купил.
Это не было ни отчуждение, ни холодность, а внутренняя работа — чужая другим, она еще себе была чужою и больше предчувствовала, нежели знала, что в ней. В ее прекрасных чертах было что-то недоконченное, невысказавшееся, им недоставало одной
искры, одного удара резцом, который должен был решить, назначено ли ей истомиться, завянуть на песчаной почве, не зная ни себя, ни жизни, или отразить зарево
страсти, обняться ею и жить, — может, страдать, даже наверное страдать, но много жить.
Заметил ли Семигоров зарождавшуюся
страсть — она не отдавала себе в этом отчета. Во всяком случае, он относился к ней сочувственно и дружески тепло. Он крепко сжимал ее руки при свидании и расставании и по временам даже с нежным участием глядел ей в глаза. Отчего было не предположить, что и в его сердце запала
искра того самого чувства, которое переполняло ее?
Жадно слушал Вяземский слова Ивана Васильевича. Запали они в душу его, словно
искры в снопы овинные, загорелась
страсть в груди его, запылали очи пожаром.
— И потому позвольте без объяснений сказать вам только несколько прощальных и напутственных слов, последних слов моих в вашем, Егор Ильич, доме. Дело сделано, и его не воротишь! Я надеюсь, что вы понимаете, про какое дело я говорю. Но умоляю вас на коленях: если в сердце вашем осталась хотя
искра нравственности, обуздайте стремление
страстей своих! И если тлетворный яд еще не охватил всего здания, то, по возможности, потушите пожар!
Один недавно умерший русский писатель, владевший умом обаятельной глубины и светлости, человек, увлекавшийся безмерно и соединявший в себе крайнюю необузданность
страстей с голубиною кротостью духа, восторженно утверждал, что для людей живых, для людей с
искрой божией нет semper idem, и что такие, живые люди, оставленные самим себе, никогда друг для друга не исчерпываются и не теряют великого жизненного интереса; остаются друг для друга вечно, так сказать, недочитанною любопытною книгою.
Так погиб, жертва безумной
страсти, бедный Пискарев, тихий, робкий, скромный, детски простодушный, носивший в себе
искру таланта, быть может со временем бы вспыхнувшего широко и ярко.
Казалось, все согласилось, чтобы в нем питать эту мелкую
страсть и подавить малейшую
искру совести, все — и двор, при котором он влек, со своими собратами, колесницу фортуны чрез развалины феодализма, и самый возничий этой колесницы.
Чувство, которое он, еще будучи мальчиком, питал к своей маленькой подруге, таилось в его сердце подобно
искре, из которого, под горячими лучами красоты расцветшей и развившейся княжны Людмилы, быстро разгорелся огонь
страсти.
Тамара, эта чудная женщина, вся сотканная из неги и
страсти, с телом, распространявшим одуряющие благоухания, с метавшими
искры зелеными глазами — исчезла…
Встреча с Дарьей Николаевной Ивановой, случившаяся в момент возникшего в Салтыкове нравственного перелома, решила все. Подобно налетевшему порыву ветра, раздувающему в огромный пожар уже потухающую
искру, встреча эта разожгла
страсти в сердце Глеба Алексеевича и с неудержимой силой потянула его к случайно встреченной им девушке. Самая оригинальность встречи, этот мужской костюм, эти засученные для драки рукава, обнажившие сильные и красивые руки — все казалось чем-то пленительным Салтыкову.
«Он-те выучит… — думал он про себя о Кудиныче, — он-те проберет, порет, говорят,
страсть, поди
искры из глаз посыпятся… На него не установишься своими зелеными буркалами, его не укусишь, как намеднись меня хватала за руку…»